Никита, почувствовав себя свободным от дороги, поднял руки кверху и вскрикнул:
-Красота какая, отлично тут, покой и тишина.
-Да, отлично тут, горы, вода, лес, рыбалка. Поучу тебя добычи золота. Совершим тут семь дней и возвратимся к себе,- ответил я.
Скоро Харитон и Дмитрий возвратились, и все четверо снова отправились к дому. Позже пришёл и Евсей.
Перед заходом солнца молодёжь, забрав рыболовные снасти, отправилась к реке. Выгнав лошадей на зелёный луг, пестревший розовыми головками клевера, пришёл на реку и прадед Евсей.
Был негромкий летний вечер. Хотелось всласть надышаться чистым горным воздухом. В голубизне неба слышалась серебристая переливчатая песня жаворонка. Всмотревшись внимательнее в вышину, я заметил висевшую в воздухе легко колеблющуюся чёрную точку. От неё всё явственнее и громче слышалась эта песня, непрерывно поменявшая безостановочно в течение многих и многих мин. кряду всевозможные лады. По всей видимости, и сам певец очень наслаждался ею. Наконец, она оборвалась. Я увидел, как сложились крылышки маленькой пташки, которая, как будто бы камень, начала падать на землю. В последний момент падения крылышки опять раскрылись и, сделав пара взмахов, пропорхнули некое расстояние над самой поверхностью почвы. Птичка опустилась в траву и провалилась сквозь землю.
За то маленькое время, пока я наслаждался пением птицы и следил за её падением, Дмитрий уже сумел закинуть три удочки, гусиные перья поплавков которых распределились на протяжении берега реки. К каждой удочке он приставил ребят. У одной уже сидел Никита, к второй доходил Харитон. Он ожидал и меня, подзывая жестом руки.
-Вообще, рыбалка без ухи — что свадьба без музыки. Уха — это украшение и достояние любой рыбалки. Исходя из этого, Владимир, удочка тебя ожидает,- сообщил он мне.
Было нужно подчиниться. Сам же Дмитрий спустился к воде, дабы поставить на ночь сети.
Рыбалка была отменная, любой из нас извлекал окуней, ершей, подлещиков и плотву. Поплавки то и дело разводили круги по воде, и мы устроили соревнования на больший рыбный улов. Серебристые рыбёшки всегда висели в воздухе, а мы лишь успевали снимать их с крючков.
Дмитрий обошёл нас с ведром и собрал его практически полным.
-А чем отличается настоящая рыболовная уха от щей? — задал вопрос он. Не понимаете? Так вот, уху выпивают, а щи хлебают.
Таковой ответ показался неожиданным, исходя из этого все рыбаки засмеялись, а он тут же на траве начал раскладывать рыбу на две кучки, с небольшой и более большой рыбёшкой.
-Знаете ли вы, муниципальные, с чего начинается изготовление ухи?- снова задал вопрос он.
Мы пробовали отвечать, но он, чуть ухмыльнувшись, хитро посмотрел на нас, сообщив:
-Я так и знал, что не понимаете. Так вот, запомните, она начинается с того момента, в то время, когда засияет до блеска шепетильно надраенный рыболовный котелок.
И, не позволяя осмыслить ответ, продолжил:
-А из каких рыб варят уху? Не понимаете. Да из тех, что вы поймали, клейких и ласковых, дающих прозрачный навар, чем свежее рыба, тем вкуснее уха. Вот мы и отберём пойманных вами окуньков, ершей, да плотиц, конкретно из них и окажется лучшая уха.
И снова ответ и вопрос:
-Нужна ли в ухе небольшая рыбёшка? Не понимаете? Весьма нужна. Без неё не будет вкусного навара. Сначала отберём всех слизистых начальников, так у нас именуют пойманных ершей. Слизь даёт ухе вкус и аромат. Я сам займусь ими. Всю другую небольшую рыбёшку потрошить отдаю вам. Запомните, в особенности шепетильно нужно промыть брюшко, в противном случае уха будет мутная и неприятная.
По окончании для того чтобы наставления парни дружно забрали ножи, став чистить и потрошить рыбу.
В то время, когда с небольшой рыбой было покончено, Дмитрий приказал выполнить то же самое с громадной рыбой, а сам, собрав небольшую рыбёшку в ведро, отправился к уже горевшему костру, где в котелке кипела минеральная вода. Я видел, как в том направлении он и опустил рыбку.
Сделав это действо, он тут же возвратился на берег, проверив уровень качества потрошения громадной рыбы, и стал ножом разрезать её на громадные куски. Позже, собрав куски в ведро, снова возвратился к костру.
Вместе с ним к костру последовал и я, дабы проследить целый предстоящий секрет изготовление ухи. От костра исходил приятный запах. Дмитрий заявил, что это запах дубового и ольхового сушняка, что он собрал ещё прошлым летом специально для приготовления ухи.
Мне было весьма интересно наблюдать, как умело управляется мой брат с данной работой. Я не мешал ему, а просто смотрел на его руки, каковые успевали скоро снимать пену в бульоне, а позже был снят с огня и сам котёл, дабы дать пара 60 секунд ему отстояться. Слив жидкость в находившееся безлюдное ведро и выкинув в костёр разваренную рыбёшку, он снова залил прозрачный отвар в безлюдный котёл, добавив в том направлении очищенные и нарезанные картофелины, морковь и репчатый лук. Позже начал засыпать в том направлении громадные куски рыбы, и, поставив котёл снова на пламя, сказал:
-Вершина рыболовного счастья — наваристая уха.
Собственные действия он делал на глаз, не забывая наряду с этим в вопросительной форме давать наставления и отвечать на них. Форма общения у него была всё та же, то ли сказал он со мной, то ли сам с собой, задавая вопросы, тут же отвечая на собственный вопрос:
-В каком месте ёрш с плотвой дружен?
Ответ:
-В ухе.
-Без каких приправ уха не уха, а так, чепуха?
Ответ:
-Без луковицы, моркови, веточки щавеля и дикого чеснока, всего понемногу и обязательно в конце варки. Ответственны пропорции приправ, качество и количество рыбин воды. Хороша уха, в то время, когда огненна, а для хорошей ухи в любой момент мелок котелок.
От его слов веяло чем — то древним, русским и вкусным. Он неизменно или уточнял, или додавал.
Наконец, уха готовься . Все с нетерпением наблюдали на него, разливавшего громадный древесной ложкой по мискам ароматную еду.
У всех было бодрое настроение, слышались шутки и маленькие рассказы о разных приключениях.
Костёр горел , освещая лица мужчин. Мирно паслись на лугу лошади, то и дело, наклоняя собственные морды к сочной траве. Казалось, нет ничего, что предсказывало нарушить настроение рыбаков.
Но, Полкан, местная собака, нежданно навострил уши, потянул носом воздушное пространство, и негромко рыкнул в сторону холмов. Позже рыкнул ещё раз и внезапно залился лаем, отпрыгнув в сторону.
На вершине бугра все заметили наездника, за ним другого, третьего….
Скоро пара коней намётом скакали прямо к огню, перед которым, сойдя с лошади, предстал армейский в новенькой с иголочки форме малоизвестного примера, без погон.
Особенно всех поразили высокие шнурованные ботинки на толстой подошве, броская светло синий-красная нашивка на рукаве и фуражка для того чтобы же цвета.
Было ясно, что это был их старший.
-Не ожидали гостей?- сообщил он.
-Гостям рады, коли с добром,- ответил прадед Евсей.
-На постой к себе разрешите войти? Ухой попотчеваете? С виду справно живёте.
-Всевышнему не жалуемся. Митька, уха ещё имеется? Угости гостя.
-Нас довольно много тут будет. Накормите, приветите, деньги заплатим.
-Так мы вас и не знаем. Кто вы и откуда станете? Худа нам не сделаете? вести войну с нами – дело последнее.
-Не сделаем. Мы все славные парни атамана Дутова. У нас дисциплина. Сражаться идём за новую республику. Нам нужна провизия, за всё заплатим.
-Какую такую республику? какое количество же вам нужно провизии?
-На сто человек. Нужен хлеб, сало, пшено, овёс. На большом растоянии ли ваша деревня?
-Деревня в часе езды.
-Коммунисты имеется в селе?
-А кто такие коммунисты? Для Господа все едины. Не слыхали мы и про атамана, но нам всё равняется, только бы зла нам не сделал. А про провизию сообщу на следующий день, вот утром отправлюсь в деревню, соберу мужиков, они и сообщат собственное слово.
Дмитрий, осознав, что ухой нужно кормить довольно много людей, отправился извлекать сети.
Основной, назвавшийся есаулом, обернулся и сообщил находившемуся за его спиной армейскому:
-Будем размешаться тут.
Конники развернули лошадей и провалились сквозь землю, по всей видимости, дабы предотвратить всех остальных. Скоро прибыл ещё один конник.
-Всё негромко,- сообщил он, обращаясь к есаулу, что всё ещё стоял у костра и зачерпывал ложкой оставшуюся в котле уху, положив винтовку у собственных ног.
Через полчаса снова показались конники, один из которых подскакав, лихо осадив лошадь:
-Вашш благородие! Все прибыли.
-Размешайтесь на поляне на протяжении реки до утра. К завтрашнему полудню прибудем в деревню. Ты знаешь, как нам идти в деревню?
-Никак нет. У Вас же карты.
-Дурак ты, Степан, а ещё подъесаул- сообщил есаул.
-Так совершенно верно, дурак, Вашбродие, — ответил тот.
-Ладно, иди, размешайся ко сну, выставь караул. Разберёмся. Хлопцы окажут помощь. К утру всем готовься !
-Есть!
Подчинённый, быстро повернувшись, отправился к отряду.
-Казакам лишь волю дай, тёплые парни, но неграмотные, исходя из этого лишь наблюдай за ними,- глядя на молодых парней, сообщил его вашблагородие.
Позже, взглянуть на ребят, внезапно задал вопрос:
— А вы к нам не желаете за Русь-матушку повоевать. Батька Дутов всех молодых принимает.
-Нет, им ещё рановато. Да и обучаются они на горного инженера,- с гордостью ответил дедушка.
А сейчас мы услышали, как часть казаков, как будто бы дети, с визгами бросились в реку, решив перед сном искупаться.
-Мать вашу!!! Всю рыбу распугают,- глядя на есаула сообщил Митька и отметил про себя то, что многие из воинов говорили на непонятном ему языке.
Есаул осознал Дмитрия и крикнул:
-Степан, уйми собственных.
Но те уже намывались в воде, не слушая начальственного тона подъесаула.
Начальник, нахлебавшись ушицы, сообщил:
-Сейчас все должны дремать, и мы, и вы. на следующий день ты, дедушка, рано утром отправишься в деревню, дабы решить вопрос с продуктами. Расчёт деньгами. Твои парни будут нам проводниками. Надеюсь, подойдём в деревню к полудню?
-Да, часа два хватит,- ответил за прадеда Дмитрий.
-Встреча у церкви. Ясно?- и сам отправился к собственной казацкой сотне.
Прадеду не спалось. Проснулся засветло, но дождавшись восхода солнца. Покормив лошадей, он запряг собственную лошадку, разбудил Митьку, поручив ему наблюдать за второй домами и лошадью, и уехал в деревню.
Дмитрий уже больше дремать не ложился, а с чердака дома следил за казаками. Он видел их, дремавших прямо на траве, и их дозорных, переминавшихся с ноги на ногу около речки.
Наконец, показался привычный подъесаул, закричавший во всё горло:
-Подъём! Подъём! Подъём!
Все быстро встали и побежали мыться, а после этого, одевшись, поднимались в строй, где уже в полной форме одежды их поджидал есаул.
Дмитрий, разбудив ребят, сам снова полез на чердак. За ним полез и я.
Оттуда был отлично виден луг, на котором по одной линии стоял неровный строй казаков, смотревшись робкими цветными петушками. Было слышно пафосное и одновременно грубоватое наставление начальника:
-Казаки славного атамана Дутова! Не так долго осталось ждать мы отправляемся в село, где вас накормят. Заходим строем, как положено, в первых рядах будет отечественная разведка. Ведём себя негромко. В случае, если что-то станете брать у обитателей деревни ещё, не считая положенного пайка, платите деньгами сами. Деньги у вас имеется. По избам не бегать, баб не тискать. За непослушание, как выйдем из села, расстреляю лично!
Скоро за нами пришли. Лошадь была уже запряжена в телегу, на которой мы, не доделав запланированные дела, отправились обратно в деревню Каменистую.
За нами строем по четыре человека шло не меньше ста человек. Где — то в первых рядах и сзади на лошадях нас сопровождала разведка.
Само собой разумеется, идти дюжина километров по горной местности было не просто, но голодные казаки шли и не роптали, в надежде на быстрый обед.
Перед входом в деревню все остановились. в первых рядах за начальником наездник раскрыл красное знамя, на котором белыми буквами было написано «Вся власть Учредительному собранию! Долой коммунистов!».Так отряд и въехал в деревню.
К этому времени у церкви собрались её обитатели, каковые, заметив доходивших строем воинов, стали креститься:
-Матушки-батюшки! Что ж деится — то! Это ж красные!- услышал я. Выделив в толпе прадеда Евсея и находившееся рядом «руководство», священника и старосту, есаул подъехал к ним близко и сказал:
-Мир вам, старцы! Мир вам, хорошие люди!
Народ отвечал « с миром, с миром» и скидывали шапки.
А тот продолжил:
-Здравствуйте, братья, крестьяне! Вас приветствуют славные бойцы Народной армии Комитета участников Общероссийского Учредительного собрания. Мы пришли к вам, дабы дать вам свободу, равенство и почву. Вся власть Учредительному собранию! Ура, товарищи!- и, взглянуть на строй, взмахнул рукой.
Раздалось солдатское нестройное многократное «ура». К этому «ура» присоединился кое-кто из мужиков, но позже они смущённо потупились и отвели собственный взгляд в сторону.
В ответ на такое приветствие вперёд вышел староста:
-Спасибо за хорошие слова! Тогда вот сообщите Вы нам, Ваше благородие, обчество интересуется, вы за красных либо за белых? — и добавил:
-Воины у вас как -то чудно одеты. Не осознаем что-то.
-Так сообщу, мы против коммунистов. Мы идём освобождать захваченный коммунистами, предателями крестьянства и русского казачества, Верхнеуральск. Долой каширинцев, долой коммунистов! Разобьём их, пускай позже решает народ, какой власти быть. Мы-казаки, вести войну за землю и волю.
— Тогда, чем богаты, тем и рады. Поделите с нами хлеб-соль!- сообщил староста, пригласив есаула пройти с ними в дом.
Последовала команда «Разойтись» и воины разделились на группы, задымив табаком.
Сойдя в коня, есаул совместно со старостой, прадедом и церковным батюшкой Евсеем пошли в дом, где есаул потребовал провианта на двое суток на сто человек, и на прокорм лошадей.
Как говорил позднее прадед Евсей, провиант, хлеб, мясо, молоко, овёс и сено, к приходу казаков успели собрать, обойдя полсотни домов.
Выяснив, что казаки сразу же покинут свою остановку и деревню сделают за деревней, слово забрал священник:
-Да, вот, что сообщу вам, ваше благородие. Послушайте старика. На Верхнеуральск не ходи. Не будет вам пути. Атаман Верхнеуральский, ветхий Каширин, собственную станицу в обиду не позволит. Встанут красные и казачки, и белые, и зелёные, что в лесах, да по горам отсиживаются. Сложите вы в том месте собственные головушки.
Есаул покрутил собственные усы и погрустнел. Засиживаться не стал, лишь сообщил:
-Помолись за нас, святой папа.
-Буду молиться за отпущение грехов ваших.
Казаки ушли с миром и остановились за деревней, в той стороне от неё, откуда продолжительно тянуло солдатской похлёбкой, смешанной дымком.
Мне и моему товарищу Никите так и не удалось провести в деревне собственный недельный отпуск, и на следующий сутки мы возвратились в Екатеринбург, где события революции надвигались испуганно и живым интересом в один момент.
Геологическая экспедиция студентов не состоялась, и мне было нужно всё лето провести в домашнем доме, помогая в училищных делах собственному отцу, что, как выяснилось, уже больше года состоял участником партии кадетов. Он неизменно изо дня в сутки говорил мне о происходящих городских событиях, и я, ничего не осознававший в политике, тогда был полностью солидарен с ним.
Из его рассказов мне стало ясно, что кадеты, как партия народной свободы, потребовала мирным парламентским путём введения общего избирательного права, политических и гражданских свобод. Коммунисты же, он утвержает, что потребовали революций, крови и насилия.
Но, весьма был опечален папа, в то время, когда скоро конкретно коммунисты, заручившись помощью партии эсеров, нежданно скоро утвердили единую совокупность собственных советов рабочих солдатских деревень и депутатов, а созданные ими чрезвычайные комиссии стали формировать вооружённые отряды, угрожая организациям и заводам национализацией их собственности.
Папа с каждым днём приходил к себе хмурым от того, что заявленная передача в госимущество имела возможность коснуться и его училища. С каждым днём он ожидал провала появляться без поддержки и денег.
И до тех пор пока этого не произошло, папа уговорил маму уехать в деревню к её родителям.
Отвозил их на папиной бричке я. Мама весьма волновалась за папу, поскольку он остался в училище отстаивать собственное учебное заведение на риск и свой страх. Мне приходилось успокаивать её, говоря, что всё образуется, поскольку отец честен в отношении собственной должности.
Практически два месяца совершил я в Уралочке. Мама не желала отпускать и меня в город, не хотя подвергать мою жизнь соблазнам революции, но я настоял на том, дабы быть рядом с отцом в данный сложный для него период судьбы.
Скоро я уже был в его доме. Встретил он меня практически больным, осунулся и был похож на старика. Учеников в училище становилось всё меньше и меньше, остались лишь те, кто вносил за учёбу плату. Этого хватало, дабы в малой доле оплачивать труд преподавателей, но училище содержать больше было не на что. Он сам был и главой, и рабочим. Сил на всё не хватало. Видя его рвение не смотря ни на что отстоять училище, воспитатели и преподаватели, как имели возможность, помогали ему в различных делах.
Наступала зима. В помещениях становилось холодно, исходя из этого скоро и последние ученики утратили интерес к училищу. Начало года также не принесло эйфорий Петру Петровичу, и мне было нужно волноваться вместе с ним жёсткую зиму восемнадцатого года. Строение не отапливалось, одна лишь печка в доме поддерживала нашу жизнь. Рекомендации, захватившие власть и национализировавшие фирмы города, не нашли возможности оказать училищу какую-либо помощь. Но мы не сдавались, оставаясь один на один с его судьбой, сохраняя и защищая строение. Так длилось до лета. Тогда в городе поползли слухи о том, что не так долго осталось ждать наступит финиш коммунистам и что громадные силы армейских идут на штурм города. Муниципальные кадеты собрались в пустующем строении училища, дабы обсудить военную обстановку. Я также был среди них. Все говорили об армии полковника Войцеховского, захватившего город Челябинск, и сейчас приближавшегося к Екатеринбургу.
И вправду бессчётные армии в июле месяце без боя вошли в город, а так как помещения училища оставались безлюдными, то полковник распорядился разместить в них собственный штаб.
Глядя на отца, я увидел в нём немного поднятое настроение. Он сказал, что не так долго осталось ждать, как его заверили армейские, училище получит так, как было прежде. Он жил надеждой.
В первых числах Февраля девятнадцатого года город встречал главнокомандующего и Верховного правителя всеми сухопутными и морскими силами России адмирала Колчака. Папа, появлявшись в числе приглашённых гостей на церемонию парада и встречи армий, на риск и свой страх внес предложение и мне быть при нём.
На ЖД вокзал, где встречали адмирала, я не отправился, а вот на основной Кафедральной площади, куда собрали многотысячное его войско, мне побывать довелось. Я весьма хотел заметить Главного правителя России, воображая его себе в
белом кителе, увешанным орденами. От отца я слышал, что он родом был из Санкт-Петербурга, служил на военных судах, совершая долгие океанские плавания, и стал адмиралом, дослужившись до командующего Черноморским флотом. Важно было да и то событие, что по своим убеждениям он был близок к кадетам. Я ни при каких обстоятельствах не видел для того чтобы скопления армейских в одном месте и всматривался в эту долгую растянутую линию квадратов, воображая себя мелким, как будто бы игрушечным солдатиком, втиснутым в один из них. Меня по какой причине – то не очень приятно поразила форма головных уборов некоторых военных: вместо фуражек, на многих из них были одеты какие-то колпачки. Находившийся рядом папа также удивлялся им, а уважаемый мужик, привычный отца, кроме того возразил:
-Смотрите, Пётр Петрович, солдат одели в аглицкое обмундирование, выстроив в дрессированные квадраты. Взглянул бы я на них в сражении.
Но я не осознавал, по какой причине возмущается мужик, поскольку перед нами стояло пара тысяч армейских, готовых предстать перед адмиралом в лучшем их виде.
Вот заиграла музыка, вперёд вышли муниципальный председатель и голова уездной управы с хлебом-солью, а навстречу им сделал пара шагов и сам адмирал, но не в белой адмиральской форме с орденами, чего я ожидал, а в строгой форме защитного цвета.
И не смотря на то, что я был иначе площади, но отлично видел его и радовался, должно быть от того, что такое событие открылось мне в первый раз.
Находившийся же рядом со мной сосед продолжал недовольно ворчать:
-Выведенные сейчас части готовы лишь для строевых учений, а для боя это масса людей совсем не готова. Необходимо еще два — три месяца усиленной полевой работы со ротами и взводами, дабы эти части пошли в бой. Ну, посмотрите, стоят какие-то михрютки, одетые в только что выданную им и не хорошо пригнанную одежду. А снаряжение нацеплено кое-как, без всякой пригонки.
Папа, так же как и я, наблюдал в сторону армий и молчал.
Но вот, наконец, наступил их смотр. Откуда-то раздалась команда «Смирно», и строй замер в ожидании жёсткого взора главнокому, что вышел вперёд и отправился пред армиями в сопровождении генерала.
Он остановился наоборот одного из полков, и, подозвав собственного адъютанта, забрал из его рук знамя, празднично сказав маленькую обращение:
-воины и Храбрые командиры двадцать пятого полка, показавшие мужество в борьбе с коммунистами! Вручаю вам георгиевское знамя! Пускай это святой и знамя Георгий сопровождает вас и всю отечественную доблестную армию в последующих битвах за Россию. Ура! В ответ послышалось ответное «ура». После этого Главный правитель подошёл к вышедшему из строя начальнику, вручил ему знамя и, возвратившись на собственное начальное место, ожидал команд сопровождавшего его генерала.
Генерал же состоялся в голову армий и звучно скомандовал:
-Войска! Для церемониального марша! Нале-во!
Позже подождав, пока завершится нестройный поворот армий, сам поднялся в голову колонн, опять скомандовал:
-За мной! Шагом марш!
Тот же сосед, повернувшись к нам, снова съязвил:
-Каков фраер, данный чех, командующий Сибирской армией генерал Гайда. Всё это печальные показатели фронтового атаманства. Не очень приятно видеть чешские бутафории вместо ветхих заслуженных солдат русских и одежд офицеров. Он кроме того скомандовать, как направляться, не сумел.
А генерал Гайда назло отечественному соседу лихо шефствовал в первых рядах в сопровождении собственного конвоя.
Мне показалось, что Главный правитель России был доволен генералом. Да и я, не обращая внимания на недовольство соседа, наблюдал эту церемонию с любопытством, поскольку ничего примечательнее этого в моей жизни ещё не происходило.
По окончании парада мы с отцом отправились в училище, где в зале был приготовлен куда и торжественный обед практически сразу после молебствия в кафедральном соборе при громадной свите сопровождающих его лиц на своём автомобиле прибыл и правитель.
Я стоял у самой двери и отлично видел его высокую, но чуть сгорбленную в кителе фигуру, выделявшуюся на возвышении, с которого он сказал собственную обращение. Он сказал о необходимости установить в РФ господство закона и права, рисовал грандиозные возможности развития Урала, что, по его представлениям, должен был стать базой развития всей новой России. Но, его лишь тревожило состояние боеготовности армии, для упрочнения которой он объявлял мобилизацию в ряды собственной армии парней Урала.
Такие мысли не могли не понравиться участникам праздничного обеда, и я, слушая эту обращение, наполнялся жаждой быть нужным адмиралу.
Скоро таковой случай мне и представился. Поступила информация, что на Урале случилось пара восстаний населения против белой армии, а также в посёлке Васильево – Шайтанском, где местные рабочие, привыкшие к вольности, выступили в том месте против мобилизации. Тогда для их усмирения в Екатеринбурге создали вооружённый конный отряд. Нужен был проводник, и я, не поставив в известность собственного отца, хотя быть нужным Отечеству и Родине, дал согласие идти вместе с ними, считая, что через привычных и родственных мне людей без особенного труда я смогу уговорить местное мужское население помогать отрядам адмирала.
Тридцать конников, выехав вечером, к утру были на окраине посёлка. Я обратился к начальнику со своим предложением: одному войти в посёлок и, встретившись с родственниками, постараться через них мирно урегулировать поведение мужиков. Но, начальник объявил, что он будет функционировать в соответствии с взятого приказа и жестоко расправляться с ослушниками, дабы вторым такое поведение было неповадно.
Поделив конников на группы, он приказал войти в посёлок с различных сторон в один момент.
Не ожидая для того чтобы решения, я решил пойти самостоятельно, дабы предотвратить об этом моих родственников, и, привязав лошадь к дереву, бегом направился в дом собственной прабабушки. Но, скоро я услышал выстрелы. Началась перестрелка. После этого она стихла и возобновилась снова, но с большей силой.
Подбежав в дому собственных родственников, я стал очень сильно стучать в дверь, а в то время, когда она раскрылась, вышла моя тётя Василиса. Встретившись со мной, она с испугом в глазах сообщила:
-Боже мой, как ты тут появлялся?
Я, не отвечая на её вопрос, задал вопрос:
-Где ваши приятели?
Она продемонстрировала в сторону завода, сообщив:
-Где же они смогут быть, завод защищают. В том месте и твои братья из Каменистого, Митька с Харитоном.
Ответив Василисе, что я ещё приду к ним, тут же побежал к проходной завода. Добежав, заметил ужасную картину: метров за десять от проходной лежали труппы конников, а у самого строения завода пара убитых рабочих, в одном из которых я определил Харитона.
Я подошёл к нему близко и перевернул его тело. Да, это был он. Сердце облилось кровью, и мне стало невыносимо жарко. От кошмара, охватившего меня, закружилась голова и я, отойдя в сторону, утратил сознание.
Пришёл в сознание от того, что кто-то тряс меня за плечо. Открыв глаза, заметил над собой начальника.
-Что с вами, ранены?- задал вопрос он меня.
Я ничего не ответил и начал подниматься.
-Он сообщил:
-Планируем тут. Всех поймаем и расстреляем прямо перед заводом.
Он влез на коня и ускакал, а я начал поднимать Харитона и, в то время, когда удостоверился, что он мёртв, медлительно снова побрёл к дому Василисы, дабы поведать ей об этом ужасном событии. Но сказать дамам о смерти Харитона у меня не хватило решимости. Постояв в оцепенении, я возвратился обратно и нежданно заметил, как из проходной армейские выводили группу рабочих, толкая их прикладами. Среди них был Дмитрий. Мне показалось, что он также встретился со мной, в силу того, что внезапно вскинул голову кверху и желал что-то сообщить, но мощный удар приклада подтолкнул его вперёд. Он начал падать, но как — то перевернулся и успел схватить руку начальника. Тот выстрелил, и тело брата сползло прямо под брюхо коня, отчего тот фыркнул и отскочил в сторону.
Всех остальных, по большей части пожилых рабочих, конники послужили толчком к забору, и, в то время, когда они в кровоподтёках и порванных рубахах были дружно, начальник с неприязнью в голосе прокричал:
-Кто тут коммунисты, выходи!
Ни один из них не проронил ни слова. Они наблюдали куда-то отрешённо, по всей видимости, уже не сохраняя надежду на судьбу.
-Что, молчите? Разбойники вы все и коммунисты! Где скрываются остальные преступники? Молчите? Вон, ты, бородатый?- обратился он к самому старшему на вид рабочему. Жить так как ещё желаешь? Отвечай на вопросы?
Но старик смело взглянуть на него и сообщил:
-Мы не коммунисты, мы — рабочие. Это отечественный завод, и мы желаем жить и трудиться, а не вести войну. Но завод никому не дадим.
Начальник опешил от таковой наглости, и, пнув старика ногой, зло сообщил:
-Вы ответите за смерть отечественных солдат и за ослушание Верховного командования и приказа командира. Мы тут наведём порядок.
Позже он приказал рабочим собрать трупы убитых и закопать их прямо тут.
Сейчас к проходной стали подходить люди. Они кричали и плакали. Среди них я заметил Василису, подошёл к ней и поведал о произошедшем с Харитоном и Дмитрием, но она нежданно сообщила:
-Зачем ты привёл ко мне солдат? Сейчас столько горя выпало на отечественную долю.
Лишь на данный момент до моего сознания дошли эти страшные мысли, что именно я являюсь виновником всей данной трагедии. Мне стало так невыносимо больно, что, не сообщив ни слова, я побрёл по тропинке на протяжении забора куда-то к лесу. Пришёл в сознание тогда, в то время, когда начало темнеть, и возвратился сперва к проходной, а после этого — к только что показавшейся около неё могиле. Стоял и плакал навзрыд. Перед моими глазами проходила вся моя жизнь, и я поразмыслил, что тут она обязана и закончиться.
Нежданно за спиной раздалось лошадиное ржание. Повернувшись, заметил моего коня, смиренно находившегося от меня в нескольких метров.
Конкретно сейчас мне был нужен таковой приятель, немногословный и, казалось, всё осознающий. Подойдя к нему, я преклонил к нему собственную голову, и слёзы, переполнившие неприятную чашу отчаяния, обильно стали капать из моих глаз на мохнатую и чуткую его морду.
Придя в себя, я сел на него верхом и отправился в горы. Хотелось плакать и скакать, причём скакать подальше от этих мест. А куда удирать, было уже не имеет значения, осознавая, что сам уничтожил все базы мирной и дружной судьбе собственного рода, опасаясь жёстких глаз собственного отца и плачущих хороших глаз моей мамы.
— Пускай лучше я для них буду пропавшим без вести либо погибшим, чем предателем собственного рода,- думал я.
По окончании произошедшей трагедии все этот правитель и кадеты Колчак со своим кукольным окружением, к каким у отца и у меня ранее было дружественное отношение, стали мне неприятны. Я хотел потеряться в горах, воображая себя одиноким отшельником и рисуя себе то пещеру в горах, то выстроенную хижину для ночлега. В один момент я поразмыслил о родителях. Как будет волноваться мама, в то время, когда определит про все мои действия? А что сообщит папа, которого я оставил в неведении моего поступка быть проводником этих ожесточённых людей? В этот самый момент же снова предо мной предстала картина смерти сходу двух моих братьев, каковые совсем сравнительно не так давно удивляли меня собственной лёгкостью в общении, умением обнаружить в природе практическую красоту судьбы. И вот их больше нет.
Глава 30