Бхагаван Шри Раджниш
Проблески золотого детства
Аннотация
В этих дискурсах Ошо откровенен как ни в какой второй книге и говорит конкретно о себе — честные истории из собственной жизни.
Ошо
Проблески золотого детства
БЕСЕДА ПЕРВАЯ
У в первых рядах замечательно. Опять и опять поднимается солнце, и оно в любой момент ново. Оно ни при каких обстоятельствах не стареет. Ученые говорят, что ему миллионы лет; чепуха! Ежедневно я вижу его. Оно в любой момент новое. Нет ничего, что ветхо. Но ученые это гробокопатели, вот по какой причине я говорю, что они выглядят так принципиально важно, без шуток. Этим утром, опять, чудо существования. Каждое утро оно происходит, но немногие, только весьма немногие когда-либо сталкиваются с ним.
Слово «столкновение» вправду замечательно. Встретить мгновение как оно имеется, встретиться с ним как оно имеется, без прибавления, без стирания, без какой-либо редакторской работы, его как оно имеется, как зеркало… Зеркало не редактирует, слава Всевышнему, в противном случае ни одно лицо в мире не имело возможности бы соответствовать его требованиям, кроме того лицо Клеопатры. Ни одно лицо в мире не подойдет зеркалу, по той несложной причине, что оно начнет уменьшать вас, редактировать вас, додавать к нам, оно начнет разрушать вас. Но нет разрушающих зеркал. Кроме того самое кривое зеркало так замечательно в его неразрушительности. Оно просто отражает.
Перед тем как войти в ваш Ноев Ковчег, я стоял и наблюдал на рассвет … так замечательно, по крайней мере, сейчас — а кто заботится о на следующий день? на следующий день ни при каких обстоятельствах не приходит. Иисус говорит: «Не думайте о завтрашнем дне…»
Сейчас так замечательно, что на одно мгновенье я вспоминал великую красоту восхода в Гималаях. В том месте, где снег окружает вас, и деревья выглядят как невесты, как словно бы они расцвели белыми цветами снега, человек никак не заботится о так называемых громадных людях, премьер-президентах и министрах всей земли, королевах и королях. В конечном итоге, королевы и короли будут существовать лишь на игральных картах, именно там их место. А премьер и президенты-министры займут места шутов. Они не заслуживают ничего больше.
Эти горные деревья с белыми снежными цветами… и в то время, когда бы я ни видел снег, падающий с их листьев, я вспоминаю дерево из моего детства. Данный вид деревьев вероятен лишь тут, в Индии, он именуется мадху малти — мадху свидетельствует сладкий, малти — королева. Я ни при каких обстоятельствах не прохо-дил мимо запаха, более красивого и более проникающего — а вы знае-те, что у меня аллергия к запахам, исходя из этого я срочно определю. Я весьма чувствителен к запахам.
Мадху малти — это самое красивое дерево, которое может представить человек. Всевышний, должно быть, сотворил его в седьмой сутки. Освободившись от волнений мира и всех тревог, завершив все, кроме того женщину и мужчину, он, должно быть, сотворил мадху малти в собственный выходной сутки, Праздник, в воскресенье… легко его ветхая привычка творить. Тяжело избавиться от ветхих привычек..
Мадху малти расцветает тысячами цветов в один момент. Не по одному цветку тут и в том месте, нет. это не путь мадху малти и не мой путь. Мадху малти цветет в достатке, в роскоши, в изобилии — тысячи цветов, так много, что не видно листьев. Все дерево покрыто белыми цветами.
Деревья, покрытые снегом, постоянно напоминают мне мадху малти. Само собой разумеется, нет запаха, и это отлично для меня, что у снега нет запаха. Это несчастье, я не могу держать в руках цветы мадху малти опять. Запах так силен, что он распространяется на мили, и не забывайте, я не преувеличиваю. Одного-единственного мадху малти достаточно, дабы наполнить все окрестности восхитительным запахом.
Я обожаю Гималаи. Я желаю погибнуть в том месте. Это самое красивое место, дабы погибнуть — само собой разумеется, дабы жить также, но что касается смерти, это наилучшее место. В том месте погиб Лао-Цзы. В равнинах Гималаев погибли Будда, Иисус, Моисеи. Ни одни другие горы не смогут претендовать на Моисея, Иисуса, Лао-Цзы, Будду, Бодхидхарму, Миларепу, Марпу, Тилопу, Наропу и тысячи вторых.
Швейцария красива, но она ничто если сравнивать с Гималаями. Комфортно быть в Швейцарии со всеми ее современными удобствами. Весьма некомфортно в Гималаях, В них нет никакой технологии по большому счету — ни дорог, ни электричества, ни самолетов, ни железных дорог, ничего по большому счету. По тогда приходит невинность. Человек переносится в второе время, в второе существование, в второе пространство.
Я желал погибнуть шум; и этим утром, стоя и замечая восход, я ощущал освобождение, зная, что в случае, если я погибну тут, в особенности в сутки, такой же красивый как данный, все будет отлично. И я выберу для смерти таковой сутки, в то время, когда я почувствую, что я часть Гималаев. Смерть для меня — это не просто финиш, полная остановка. Нет, смерть для меня – это праздник.
В то время, когда я вспоминал снег, падающий с деревьев, как будто бы цветы, падающие с мадху малти, внезапно появилась хайку…
Дикие гуси
Не думают отражаться.
У воды нет ума, дабы
Воспринять их образы.
Аххх, как замечательно. Дикие гуси не планируют отражаться и вода не планирует принимать каждого из них, но, но, отражение в том месте. Это красота. Никто не планировал, и псе же оно в том месте — вот что я именую сообщением. Я постоянно ненавидел сообщение. Для меня сообщение неприятна. Вы имеете возможность замечать, как она происходит между женой и мужем, главой и подчиненным; и без того потом и тому подобное. Она ни при каких обстоятельствах, в действительности, не Происходит. Сообщение вот мое слово.
Я вижу Будда Холл со всеми моими людьми… лишь на мгновенье, как вспышка, так много мгновений сообщения. ‘Это не просто собрание, это не церковь. Люди не приходят ко мне формально. Люди приходят ко мне, а не в нее. В то время, когда бы ни был ученик и Мастер — возможно лишь Мастер и лишь один ученик, это не имеет значения — сообщение происходит. Оно происходит прямо на данный момент, а вас лишь четверо. Быть может, с закрытыми глазами я не могу кроме того вычислять и это отлично; лишь тогда может человек остаться в мире несчетного… и необлагаемого налогом кроме этого! Если вы можете вычислять, тогда приходит налогообложение. Я несчетен, никто не имеет возможности забрать с меня налог.
Я был доктором наук в университете. В то время, когда мне захотели поднять заработную плат, я сообщил нет. Ректор не имел возможности поверить; он сообщил: «По какой причине нет?»
Я сообщил: «В случае, если я буду приобретать больше, чем на данный момент, я буду обязан платить налоги, а я ненавижу налогообложение. Я лучше буду приобретать столько, сколько я приобретаю на данный момент, чем приобретать больше, и быть обеспокоенным отделом подоходных налогов». Я ни при каких обстоятельствах не выходил за рамки, каковые разрешили оставаться свободным от налогов.
Я ни при каких обстоятельствах не платил подоходный налог; в конечном итоге дохода нет. Я давал миру, не беря ничего от мира. Это финал, не доход. Я давал из моего существа и моего сердца.
Это отлично, что цветам дано быть свободными от налогов, в противном случае бы они прекратили цвести. Это отлично, что снегу разрешено быть свободным от налогов, в противном случае он бы не падал, поверьте мне!
Я обязан сообщить вам, что по окончании Русской революции что-то случилось с русским гением; Лев Толстой, Федор Достоевский, Тургенев, Максим Горький — они провалились сквозь землю. Не смотря на то, что на данный момент в РФ автор, романист, артист — самый высоко оплачиваемая и глубокоуважаемая профессия. Так что же произошло? По какой причине они больше не создали таких книг, как «Братья Карамазовы», «Анна Каренина», «дети и Отцы», «Мать», «Записки из подполья?» По какой причине? Я задаю вопросы тысячу раз, по какой причине? Что произошло с русскими гениями, писавшими романы?
Я не пологаю, что какая-либо вторая страна имела возможность бы состязаться с Россией. Если вы выберете всего десять романов из всей земли, вам нужно забрать пять русских, покинув лишь пять всему остальному миру. Что произошло с великим гением? Он погиб! В силу того, что цветам нельзя приказывать, для них нет десяти заповедей. Цветы цветут — вы не имеете возможность приказать им цвести. Снег идет — вы не имеете возможность издать приказ, вы не имеете возможность назначить ему встречу. Это нереально. Да и то же самое с Буддами. Они говорят то, что они желают сообщить, и в то время, когда они желают сообщить. Они будут сказать, кроме того для одного человека, то, что желал бы услышать всю землю.
на данный момент вы тут, быть может, лишь четверо. Я сообщил «допустимо», в силу того, что моя математика нехороша, а с закрытыми глазами… вы имеете возможность попять… и со слезами на глазах, не только из-за четверых присутствующих, но вследствие этого красивого утра, из-за восхода.
Благодарю Господу. Он думает обо мне; не смотря на то, что Он не существует, все же Он думает обо мне. Я отрицаю его, а Он думает обо мне. Великий Господь. Думается, что существование заботится. Но вы не понимаете способов существования; они непредсказуемы. Я постоянно любил непредсказуемое.
Мои слезы для восхода.
Существование заботится обо мне.
Я не просил.
И оно не отвечало.
Но все же оно заботится.
Дикие гуси не волнуются о собственных отражениях.
Вода не имеет намерения отражать их образы…
Конкретно так я и говорю. Я не знаю, какое будет следующее предложение, и будет ли оно по большому счету. Неопределенность красива.
Я опять вспоминаю мелкую деревню, где я появился. По какой причине существование выбрало ту мелкую деревню — необъяснимо. Это так, как и должно было быть. Деревня была красивой. Я путешествовал везде, но нигде не проходил мимо таковой красоты. Человек ни при каких обстоятельствах не возвращается снова к тому же самому. Все приходит и уходит, но ни при каких обстоятельствах не повторяется.
Я могу видеть эту мелкую негромкую деревню. Легко пара хат около пруда, и пара высоких деревьев, где я обожал играться. В деревне не было школы. Это крайне важно, в силу того, что я оставался необразованным практически девять лет, и это были самые ценные годы. Затем, даже если вы постараетесь, вы не сможете стать грамотными. Так, я все еще необразованный, не смотря на то, что я имею довольно много степеней. Любой необразованный человек может сделать это. И не только какую-нибудь степень, но степень высококлассного мастера — и ее кроме этого может взять любой дурак. Так много дураков делают это ежегодно, что это не имеет значения. Принципиально важно то, что в собственные первые годы я остался без образования. Не было школы, дороги, железной дороги, почты. Какое счастье! Та маленькая деревушка была миром сама в себе. Кроме того на данный момент, в то время, когда во времени я нахожусь на большом растоянии от данной деревни, я остаюсь в том мире, необразованный,
Я прочёл известкую книгу Раскина «До сих пор», и в то время, когда я просматривал, я думал о деревне. До сих пор… та деревня до сих пор не изменилась. К ней не проложено никаких дорог, ни железная дорога не проходит мимо, кроме того спустя практически пятьдесят лет; ни почты, ни участка полиции, ни доктора — в конечном итоге, никто не болеет в данной деревне. Она такая чистая и такая незапачканая. Я знал людей из данной деревни, Каковые ни при каких обстоятельствах не видели поезда, каковые не воображают, как он выглядит, каковые кроме того ни при каких обстоятельствах не видели автобуса либо автомобили. Они живут так блаженно и негромко.
Место моего рождения, Кучвада, была деревней без почтовой станции и железной дороги. В ней были маленькие бугры, правильнее пригорки, но красивое озеро, и мало хаток, покрытых соломой. Единственный кирпичный дом был тот, в котором я появился, и он также не был громадным.
Это был мелкий дом.
Я могу встретиться с ним на данный момент и обрисовать каждую его часть… но больше чем дом либо деревню, я не забываю людей. Я виделся с миллионами людей, но люди данной сёла были более невинными, чем каждые другие, в силу того, что они были весьма несложными. Они ничего не знали о мире. В деревню не приходило кроме того ни одной газеты. Сейчас вы имеете возможность осознать, по какой причине не было школы, кроме того начальной школы… какое счастье! Ни один современный ребенок не имеет возможности представить себе это.
Я оставался необразованным те годы, и это были самые красивые годы.
Да, я обязан признать, у меня был персональный преподаватель. Тот первый преподаватель сам был необразованным. Он не учил меня, но пробовал обучаться, уча меня. Быть может, он слышал великое изречение: «Лучший метод обучиться — учить», но он был хороший человек, дорогой, не как мерзкий школьный преподаватель, Дабы быть школьным преподавателем, человек должен быть мерзким. Это часть всего делового мира. Он был милым — как масло, весьма мягким. Разрешите согласиться, я имел обыкновение бить его, но он ни разу не ударил меня в ответ. Он лишь смеялся и сказал: «Ты ребенок, ты можешь ударить меня. Я старик, и я не могу дать тебе сдачи. В то время, когда ты будешь ветхим, ты осознаешь». Вот что он мне сообщил, и да, я осознал.
Он был милым крестьянином с великим озарением. Время от времени крестьяне имеют то озарение, которого цивилизованные люди лишены. Я вспоминаю…
Красивая дама пришла на пляж. Не видя никого около, она разделась. Опоздала она зайти в воду, как ее остановил старик и сообщил: «Леди, я деревенский милицейский. На этом пляже не разрещаеться купаться». Дама смотрелась ошарашенной и сообщила: «Тогда по какой причине вы не предотвратили меня, дабы я не раздевалась?» Старик засмеялся до слез и сообщил: «Раздеваться не не разрещаеться, исходя из этого я ожидал за деревом!»
Красивый крестьянин… такие люди жили в данной деревне — простые люди. Она была окружена маленькими буграми, и в ней был мелкий пруд. Никто не имеет возможности обрисовать тот пруд, не считая Басе. Кроме того он не обрисовывает данный пруд, он просто говорит:
Старый пруд
Лягушка прыгнула
Буль!
Разве это описание? Пруд лишь упоминается, лягушка также. Нет описания пруда либо лягушки… и буль!
В деревне был старый пруд, весьма старый, и весьма древние деревья окружали его; быть может, им было много лет. И красивые камни везде около… и, само собой разумеется, прыгали лягушки; с каждым днем возможно было слышать «буль», опять и опять. Звук прыгнувшей лягушки вправду оказывает помощь распространиться тишине. Данный звук делает тишину богаче, более значимой.
Это красота Басе; он имел возможность обрисовать что-то, практически не обрисовывая это. Он имел возможность сообщить что-то, кроме того не упомянув ни слова. «Буль!» Разве это слово? Нет слова, которое имело возможность обрисовать звук прыгнувшей в старый пруд лягушки, но Басе придумал его.
Я не Басе, а для той деревне нужен Басе. Возможно, он создал бы красивые наброски, зарисовки и хайку … Я ничего не сделал для данной деревни —вы спросите по какой причине. Я ни при каких обстоятельствах не посетил ее опять. Одного раза хватит. Я ни при каких обстоятельствах не прихожу в одно да и то же место два раза. Для меня число два не существует. Я покинул довольно много сёл и городов, дабы ни при каких обстоятельствах не возвращаться обратно. Уйдя в один раз, я ушел окончательно, это мой путь; исходя из этого я не возвратился в эту деревню. Крестьяне отправляли мне письма, дабы я приехал, по крайней мере, еще один раз. Я передал им через почтальона: «Я был уже в том месте в один раз, два раза — это не мой путь».
Но тишина старого пруда остается со мной — опять я отыскал в памяти о Гималаях… снег — таковой красивый, таковой чистый, таковой невинный. Вы имеете возможность наблюдать на него лишь глазами Бодхидхармы, Иисуса либо Басе, Нет другого метода обрисовать снег, лишь глаза Будд отражают его. Идиоты смогут топтать его, смогут делать снежки из него, но лишь глаза Будд смогут отражать его, без оглядки на то, что…
Дикие гуси
Не думают отражаться.
Вода не имеет намерения
Отражать их…
и все же отражение происходит.
Будды не желают отражать красоту мира, кроме этого и мир не думает быть отраженным Буддами, но он отражается. Никто не желает, но это случается, и в то время, когда оно происходит, это замечательно. В то время, когда оно сделано, это в большинстве случаев; в то время, когда оно сделано, вы техник. В то время, когда оно происходит, вы Мастер.
Сообщение — это часть мира техников, со-общение — это запах мира Мастера.
Это со-общение. Я не говорю о чем-то в особенности…
вода и Дикие гуси…
БЕСЕДА ВТОРАЯ
У меня было легко золотое переживание, чувство ученика, так ласково трудящегося над телом собственного Мастера. У меня все еще захватывает дыхание вследствие этого. И это еще раз напоминает мне мое золотое детство.
Все говорят о собственном золотом детстве, но редко, весьма редко, это правда. В большинстве случаев это неправда. Но так много людей говорят одну и ту же неправда, что никто не выявит ее. Кроме того поэты поют песни о собственном золотом детстве — к примеру Водсворт — но золотое детство очень редко, по одной несложной причине: где вы его отыщете?
Во-первых, человек обязан выбрать собственный рождение; что практически нереально. До тех пор пока вы не погибли в состоянии медитации, вы не имеете возможность выбрать собственный рождение; данный выбор открыт лишь для медитирующего. Он умирает осознанно, следовательно, заслуживает право появиться осознанно.
Я погиб осознанно; в конечном итоге не погиб, а был убит. Я должен был погибнуть тремя днями позднее, но они не могли ожидать, кроме того три дня. Люди так торопятся. Вы станете поражены, выяснив, что человек, что убил меня, сейчас мой саньясин. Он пришел, дабы убить меня опять, не чтобы принять саньясу… но если он упорен в его игре, то я — в собственной. Он сам рассказал о этом по окончании семи лет саньясы. Он сообщил: «Ошо, сейчас я могу согласиться тебе без страха: в Ахмедабаде я приходил, дабы убить тебя».
Я сообщил: «Боже мой, снова!»
Он сообщил: «Что ты подразумеваешь под «снова»?»
Я сообщил: «Это второй вопрос, продолжай…»
Он сообщил: «В Ахмедабаде, семь лет назад, я пришел на встречу с тобой с револьвером. Зал был так полон, что организаторы дали людям сидеть на сцене».
Итак, этому человеку, у которого был револьвер, дабы убить меня, не запрещалось сидеть рядом со мной. Какой шанс! Я сообщил: «Отчего же ты потерял собственный шанс?»
Он сообщил: «Я ни при каких обстоятельствах не слышал тебя прежде, я лишь слышал о тебе. В то время, когда я услышал тебя, я поразмыслил, что скорее совершу суицид, чем убью тебя. Вот по какой причине я стал саньясином — это мое суицид».
Семьсот лет назад данный человек вправду убил меня; он отравил меня. Тогда он также был моим учеником… но тяжело отыскать Иисуса без Иуды. Я погиб осознанно, следовательно, у меня была красивая возможность появиться осознанно. Я выбрал мою мать и отца.
Тысячи дураков занимаются сексом везде на земле, в любое время. Миллионы нерожденных душ готовы войти в любую утробу, какую бы ни было. Я ожидал семьсот лет верного момента, и я благодарю существование за то, что отыскал его. Семьсот лет — — ничто если сравнивать с миллионами и миллионами лет в первых рядах. Лишь семьсот лет — да, говорю я лишь — и я выбрал весьма бедную несколько, но весьма слаженную.
Я не думаю, дабы мой папа когда-либо взглянуть на другую даму с таковой любовью, какая у него была к моей матери. И кроме этого тяжело представить — кроме того для меня, кто может представить все на свете — что моя мать, кроме того в мечтах, имела другого мужчину… нереально! Я знал их обоих; они были так близки, так дружны, так наполнены, не смотря на то, что так бедны… бедны, но, однако, богаты. Они были богаты в их бедности благодаря их близости, богаты благодаря их любви друг к другу.
К счастью, я ни при каких обстоятельствах не видел мою мать и отца дерущимися. Я говорю «к счастью», в силу того, что весьма тяжело отыскать мужа и жену, каковые не дерутся. Один Всевышний знает, в то время, когда у них имеется время для любви, либо кроме того Он не знает; в итоге, он обязан заботиться о собственной жене… особенно индийский Всевышний. Христианский Всевышний находится в более радостном положении: Он не имеет жены по большому счету, дамы по большому счету, что сказать о жене? В силу того, что дама более страшна, чем супруга. Жену вы имеете возможность терпеть, но дама… вы в дураках снова! Вы не имеете возможность терпеть даму, она «притягивает» вас; супруга «отталкивает» вас.
Посмотрите на мой британский! Заключите его в кавычки, дабы все осознали меня верно — не смотря на то, что что бы вы ни делали, любой собирается не осознать меня. Но постарайтесь, заключите его в кавычки: супруга «отталкивает», дама «притягивает».
Я ни при каких обстоятельствах не видел моих отца и мать дерущимися, а также пререкающимися. Люди говорят о чудесах; я видел чудо: моя мать ни при каких обстоятельствах не придиралась к моему отцу. Это чудо, в силу того, что столетиями мужик так много эксплуатировал даму, что она обучилась хитрости: она придирается. Придирки — это скрытое замаскированное принуждение. Я ни при каких обстоятельствах не видел мою мать и отца в таковой ситуации.
Я переживал о матери, в то время, когда погиб папа. Я не имел возможности поверить, что она сможет пережить это. Они так обожали друг друга, они стали практически одним. Она выжила лишь по причине того, что она кроме этого обожала меня.
Я все время нервничал о ней. Я желал, дабы она была близко от меня, лишь так она может погибнуть в полной завершенности. Сейчас я знаю. Я видел ее, я наблюдал в нее, и я могу сообщить вам — и через вас это в один раз достигнет мира — она стала просветленной. Я был ее последней привязанностью. на данный момент для нее не осталось ничего, к чему она имела возможность бы привязаться. Она просветленная дама — необразованная, несложная, кроме того не опытная, что такое просветление. И в этом красота! Человек возможно просветленным, не зная того, что имеется просветление, и напротив: человек может знать все о просветлении и оставаться непросветленным.
Я выбрал эту несколько, легко несложных крестьян. Я имел возможность выбрать королей и королев. Это было в моих руках. Все королевские утробы были дешёвы, но я человек весьма несложных вкусов: я постоянно довольствуюсь лучшим. Пара была бедной, весьма бедной. Вы не сможете поверить, что у
моего отца было лишь семьсот рупий; это значит семьдесят долларов. Это все, чем он обладал, но я выбрал его своим отцом. Он имел достаток, которое глаза не смогут заметить, величие, которое невидимо.
Многие из вас видели этого человека, и должны были ощутить его красоту. Он был несложным, весьма несложным, вы имели возможность кроме того назвать его легко крестьянином, но неизмеримо богатым — не в мирском смысле, но в другом измерении…
Семьдесят американских долларов, это все чем он владел. Я бы и не определил об этом. Я определил позднее, в то время, когда его бизнес близился к банкротству… а он был весьма радостен! Я задал вопрос его: «Дада…», я привык именовать его так; «дада» свидетельствует папа… «Дада, скоро ты будешь банкротом, а но ты радостен. В чем дело? Слухи неверны?»
Он сообщил: «Нет, слухи полностью верны. Банкротство обязано произойти, но я радостен, в силу того, что я сохранил семьсот рупий. Вот с чего я начал; я покажу тебе это место».
Позже он продемонстрировал мне место, где он запрятал эти семьсот рупий и сообщил: «Не переживай. Я начал лишь с семиста рупий; ничто второе не в собственности нам — пускай оно идет к линии. То, что в собственности нам, запрятано тут, в этом месте, и я продемонстрировал тебе его. Ты старший сын, не забывай это место».
Это я знаю… я никому не сообщил про это место, и не планирую когда-либо сделать это, в силу того, что не смотря на то, что он великодушно продемонстрировал мне его тайник, я не его сын, и он мне не папа. Он — это он, я — это я. «сын и Отец» — это легко формальность. Те семьсот рупий до сих пор запрятаны где-то под почвой, и останутся в том месте, пока их кто-нибудь случайно не отыщет. Я сообщил ему: «Не смотря на то, что ты продемонстрировал мне место, я не видел его».
Он сообщил: «Что ты имеешь в виду?»
Я сообщил: «Это легко. Я не видел его, и я не желаю его видеть. Я не принадлежу к какому-либо наследству, громадному либо малому, бедному либо богатому».
Но что касается его, он был любящим отцом. С моей же стороны я не любящий сын — простите меня.
Он был любящим отцом; в то время, когда я покинул должность в университете, переживал лишь он и больше никто. Ни один из моих друзей не переживал. Кому какое дело? — в конечном итоге, многие мои приятели были радостны, что я высвободил стул; сейчас они имели возможность сесть на него. Они ринулись на него. Лишь мой папа волновался. Я сообщил ему: «Нет потребности переживать».
Но то, что я сказал, не весьма ему помогло. Он приобрел громадное имение, не сообщив мне, в силу того, что он знал отлично, что если бы он сообщил мне, я бы ударил его по голове. Он выстроил красивый мелкий дом для меня, совершенно верно таковой, какой я желал. Вы удивитесь: он был кроме того с кондиционерами, со всеми современными удобствами.
Он был недалеко от моей деревни, с садом на берегу реки, с лестницей, ведущей вниз, дабы я имел возможность ходить плавать… со ветхими, древними абсолютной тишиной и деревьями около, никого на километры. Но он ни при каких обстоятельствах не сказал мне.
Отлично, что мой бедный папа погиб, в другом случае я создавал бы ему беспокойство. Но у него было так много любви и так много сострадания к сыну-бродяге.
Я бродяга. Я ни при каких обстоятельствах не делал что-то для семьи. Они совсем не обязывали меня. Я выбрал эту несколько не просто так… благодаря их любви, их близости, их практически единству. Вот как, спустя семьсот лет, я вошел в тело опять.
Мое детство было золотым. Снова таки, я не использую клише. Любой говорит, что его детство было золотым, но это не верно. Люди лишь воображают собственный детство золотым, в силу того, что их молодость сломана. Конечно, детство делается «золотым». Мое детство не есть Золотым в этом смысле. Моя молодость бриллиантовая, и в случае, если я планирую быть стариком, это будет платиновым. Но мое детство было без сомнений золотым — не символически, полностью золотым; не поэтически, но и практически, практически.
Солидную часть моих ранних лет я жил с родителями моей мамы. Те годы незабываемы. Кроме того в случае, если я достигну рая Данте, я все равно буду не забывать те годы. Маленькая деревня, бедные люди, но мой дед — я имею в виду отца моей матери — был великодушным человеком. Он был бедным, но богатым в собственном великодушии. Он давал всем все, что он имел. Я обучился мастерству давать от него; я должен был принять это. Я ни при каких обстоятельствах не видел его говорящим «нет» бедному либо кому-либо.
Я именовал отца моей матери Нана; это так в Индии именуют отца матери. Мать моей матери именуют Нани. Я обожал задавать вопросы моего дедушку: «Нана, где ты отыскал такую красивую жену?»
Моя бабушка смотрелась больше как гречанка, чем как индуска. В то время, когда я вижу Мукту смеющейся, я вспоминаю ее. Быть может, исходя из этого в моем сердце имеется место для Мукты. Я не могу сообщить ей «нет». Кроме того если бы то, что она требует было неправильно, я все равно сообщу: «Отлично». В то мгновение, в то время, когда я ее вижу, я срочно вспоминаю мою Нани. Возможно, в ней имеется греческая кровь; нет расы, которая может утверждать собственную чистоту. Индусы особенно не должны утверждать какую-либо чистоту собственной крови — гунны, монголы, греки и многие другие нападали, завоевывали и правили Индией. Они смешали собственную кровь с индийской, и без того она проявилась в моей бабушке. Ее черты были не индийскими, она смотрелась гречанкой, и она была сильной дамой, весьма сильной. Мой Нана погиб, в то время, когда ей было не более пятидесяти. Моя бабушка жила до восьмидесяти и была совсем здоровой. Кроме того тогда никто не пологал, что она погибнет. Я давал слово ей, что в то время, когда она погибнет, я приеду, и это будет мой последний визит в семью. Она погибла в первой половине 70-ых годов двадцатого века. Я должен был выполнить обещание.
В моем детстве я знал мою бабушку как маму; то были годы, в то время, когда человек растет. Вы удивитесь, что я знал другую даму как маму — но намного позднее. Данный круг из-за моей Нани. Моя настоящая мама пришла затем; я уже вырос, уже избрал определенный стиль, и моя бабушка помогла мне безмерно. Мой дед обожал меня, но не имел возможности во многом мне оказать помощь. Он был таким любящим, но дабы оказать помощь необходимо большее — определенный вид силы. Он постоянно боялся моей бабушки. Он был, в конечном итоге, мужем-подкаблучником. В то время, когда это раскрывается, я в любой момент правдив. Он обожал меня, он помогал мне… что я могу сделать, если он был подкаблучным мужем? Девяносто девять и девять десятых процентов мужей конкретно такие, и это естественно.
Я вспоминаю случай, о котором я ни разу не говорил. Была чёрная ночь. Шел ливень, и преступник вошел в отечественный дом. Конечно, мой дед испугался. Все имели возможность видеть, что он испуган, но он притворялся, что нет, пробовал вести себя, будто бы ничего не случилось. Преступник спрятался в углу отечественного мелкого дома, за несколькими мешками сахара.
Мой дед был заядлый любитель жевать пан. Пан — это листья бетеля. Так же, как заядлые курильщики, он был заядлый жевальщик пана. Он постоянно делал пан, и весь день жевал его. Он начал жевать пан и плевать им в бедного вора, что спрятался в углу. Я следил за данной ужасной сценой, и сообщил моей бабушке, рядом с которой я довольно часто дремал: «Это неправильно. Кроме того если он и преступник, мы должны отнестись к нему по-джентельменски. Плевать? Или бороться, или прекратить плевать!»
Моя бабушка сообщила: «Что бы ты желал сделать?»
Я сообщил: «Я отправлюсь, шлепну вора и выкину его из этого». Мне было не больше девяти.
Моя бабушка улыбнулась и сообщила: «Отлично, я отправлюсь с тобой -тебе может пригодиться моя помощь». Она была высокой дамой. Моя мать не похожа на нее ни в чем, ни в физической красоте, ни в духовной смелости. Моя мать несложная; моя бабушка была легкомысленно смелой. Она отправилась со мной.
Я был в шоке! Я не имел возможности поверить в то, что я видел: преступник был человеком, что имел обыкновение приходить и учить меня, мой преподаватель! Я вправду очень сильно его ударил, очень сильно, в силу того, что он был моим преподавателем. Я сообщил ему: «Если бы ты был лишь вором, я бы забыл обиду тебя, но ты учил меня великим вещам, а ночью ты занимался этим! Сейчас беги чем стремительнее, тем лучше, пока моя бабушка не схватила тебя, в противном случае она раздавит тебя».
Она была замечательной дамой, высокой, сильной и красивой. Мой дед был мелким и несложным, но им обоим было отлично совместно. Он ни при каких обстоятельствах не боролся с ней — он не имел возможности — исходя из этого по большому счету не было никаких неприятностей.
Я не забываю того преподавателя, деревенского пандита, что кроме этого имел обыкновение приходить и учить меня время от времени. Он был священником в деревенской церкви. Он сообщил: «Как по поводу моей одежды? Ваш дедушка заплевал меня всего. Он сломал всю мою одежду».
Моя бабушка улыбнулась и сообщила: «Приходи на следующий день, я дам тебе новую одежду». И она вправду дала ему новую одежду. Он не пришел, он не осмелился, но она отправилась к дому вора и забрала меня с собой, и дала ему новую одежду, говоря ему: «Да, мой супруг плохо заплевал твою одежду. Это не отлично. В то время, когда тебе будет нужна одежда, постоянно можешь приходить ко мне».